"Война родит героев" - говорит старая русская пословица. Действительно, войны, в которых принимала участие Россия, выявила немало дорогих нам имён. Каждый год мы снова и снова отдаём должное подвигам советскиих пограничников - героев Бреста и Лиепаи, вновь восхищаемся теми отважными танкистами, лётчиками, шедшими на таран и пехотинцами, ложившимися на амбразуры. Позиция воевавших "За Ленина и Сталина" и ковавших победу в тылу достаточно ясна и уважаема для современного поколения нашего народа. 23-го февраля мы поднимаем бокалы "за здравие мужчин", защищавших Советскую власть и служивших в её армии. В 1922 году Красная Армия в боях с Белогвардейцами закончила свой поход у берегов Тихого океана, прославив комиссарских вождей и в вместе с тем запятнав свою победу над собственным народом ужасной жестокостью и реками пролитой ими крови. Сейчас трудно представить, как прячась за штыками красноармейских отрядов и интернационального сброда, одуревшая от ненависти и ослепшая от мнительной трусости, в эту трудную мучительную всенародную страду власть сводила счёты с лучшими сынами России. По данным журнала "Русский колокол", № 3, 1928 г. от поля Куликово до трагедии февраля 17-го Россия (не Р.Ф.) воевала: один раз - против девяти врагов; два раза - против пяти; двадцать пять раз - против трёх стран и тридцать семь раз - против двух государств Мира! Не за страх, а за совесть армия её служила стране "честно и грозно" как правомерная сила, а не как орудие насилия. Внутренняя война, развязанная большевиками, по своей жестокости превзошла все предыдущие войны, опустив страну в бездну разрухи, позора и советского безвременья. Подвиг русских добровольцев, ушедших в последний поход за Россию и спасших её в революционной катастрофе, навсегда останется доказательством, что не "выбирал" народ "рабоче-крестьянскую" власть, а сопротивлялся ей до последней возможности. На востоке эта война продолжалась дольше, чем на каком-либо другом фронте, охватив огромную территорию от Волги до Камчатки. Кто встречался с участниками Дальневосточной эмиграции, наверное знает, что это особые люди, с особым мировоззрением, мышлением, понятиями о добре и зле, о чести и данном слове, о дружбе и любви. К сожалению, сегодня последние ветераны Белой борьбы в силу естественных причин ушли в лучший мир не на своей земле. Подняв 17-го августа знамя борьбы, 15-я Воткинская стрелковая дивизия вписала немало ярких страниц в историю Русской белой армии Восточного фронта. Идеология её борьбы и Белого движения в целом и сегодня остаётся одной из ярких и по-прежнему дискуссионных страниц истории ХХ столетия. Именно воткинцы, по мнению даже советских историков, долгое время считались самым последовательным и бескомпромисным бастионом антикоммунистической идеологии. Их ценил Верховный Правитель и духовенство Белой Сибири, исходя из двух начал: Веры и Государственности. "Святая дивизия" - назовёт Главный военный священник Протоирей А. Русецкий Воткинскую стрелковую дивизию при её посещении. "Это не лесть, а правда. Всякий кто знал и знает Воткинскую дивизию, скажет: "святая". Не выходя из боёв целых семь месяцев, она, как исключительно 10 10обровольческая, ни от кого не получала обмундирования, поэтому три четверти стрелков всю зиму были в том, в чём пришли в ряды армии. Только необычайная вера в правоту дела и искреннее желание победить зло удерживали на позициях этих героев в 30-40 градусные морозы. Полураздетые, они безропотно лежали в снежных окопах, неся потери от мороза. Не напрасно эту дивизию красные называли "проклятая лапотная дивизия". Представляя собой самую разношёрстную массу по одежде, она на редкость сплочённая и дисциплинированная. Если и приходилось ей отступать перед противником, то исключительно по причинам, зависящим не от её стойкости и боеспособности. Нанося поражение или стойко выдерживая натиски всегда гораздо сильнейшего её по численности и вооружению, одетого и обутого противника, дивизия героически несла доставшийся не её долю тяжёлый крест…Физические мучения и лишения борцов за родину лежат не совести тыла, не помнящего - благодаря кому он спокойно спит и сытно кушает". "Наш Урал" Екатеринбург 16.4. 1919 с 3. повторила статью газета "Свободная Сибирь" Красноярск № 98, от 10.5. (27.4.) 1919г. Боевые качества и заслуги этой тактической единицы армии не могли отрицать даже её враги, публикуя в БЭС 1953 г. в., с. 511, сведения о полном "разгроме советскими войсками Воткинской дивизии белых 5-7 января 1919 г.".

"Наша заря" Омск от 15. 8. 1919 г. на стр. 4 в статье "Воткинцы" сообщала: "Воткинцы - и солдаты, и офицеры - это почти все сплошь мастеровые Камско-Воткинского железоделательного, пароходно-и паровозостроительного завода, давно и хорошо знающие друг друга, называют они часто друг друга не по чинам, а по имени и отчеству".

Приамурский Земский Собор во Владивостоке в августе 1922 г. признал Династию Романовых царствующей несмотря на смуту и на краткое время восстановил в Приамурье "Основные законы Российской Империи". Небольшая полоска земли вдоль Уссурийской ж.д. от Владивостока до Спаска-Дальнего до конца октября оставалась оплотом последнего русского Национального Правительства. Владивостокская газета "Русская армия" № 181, от 4-го октября 1922 г. в заметке "Воткинцы-Правителю" сообщила: "Стяг Воеводы Приамурской Земской рати был Вручён Верховному Правителю Приамурского Земского края генералу Детерихсу 23-го сентября в г. Никольск-Уссурийский командиром Воткинской артиллерийской батареи полковником Алмазовым. Изготовлен членами семей чинов батареи по собственному почину. Представлял: белое шёлковое прямоугольное полотнище с узкой золотистой окантовкой. На правой стороне стяга помещён образ Спасителя в терновом венке и надпись: "С Нами Богъ"; на левой -изображение чёрного императорского двухглавого орла и надпись: "За Русь Святую". По скудным данным древко стяга было чёрное, а навершие в форме прорезного копья с ополченческим крестом. К стягу крепились шнуры золотого или серебрянного цвета. Именно эта боевая святыня сыграла роль стяга Приамурской Земской рати и была вывезена в Шанхай морем. После этих торжеств в Соборе был отслужен молебен "О победе на враги". При чтении канона, с большой экспрессией "с нами Бог, разумейте языцы и покоряйтеся, яко с нами Бог", по воспоминаниям, у многих молящихся военных и гражданских, искренне выступали слёзы о своём гибнущем Отечестве с его вековыми святынями.

Но, гонимая собственным народом, поздней холодной осенью 22-го года Дальневосточная армия уходила в небытие. Вместе с воинскими частями из обречённых на грабёж городов Никольск-Уссурийский, Раздольный и Владивосток устремилась значительная часть гражданского населения: чиновники, интеллигенция, другие состоятельные люди. Не в надежде прославиться и не за наградами подошли к последним рубежам государства Российского "корниловцы" Сибири, белоказаки России, ветераны стодневной войны на Каме. Без одежды и средств к существованию покидали Родину в боевых порядках те, кто уйдя на Великую войну, уже восемь лет не снимали шинелей. Не хватит эпитетов, чтобы произвести в деталях эту мрачную страницу из мартиролога народа, одинаково великого в своих победах и в своих несчастьях. Не разбитая и не сломленная судьбой, не отдавшая без боя ни клочка последней русской земли, уходила в изгнание Армия. Ещё вчера им казалось, что оставив Советам десять неполных губерний без выхода к морю, железа и хлеба, победа была близка. Но Бог рассудил иначе. Сегодня, оставив с боями Прикамье и горы седого Урала, они не представляли, какие их ждали испытания впереди. Роковая эпопея Сибирского похода тысячами тысяч крестами - вехами о погибших и умерших, застрелянных и застрелившихся друзей, отметила их беспримерный поход от Тобола до Читы. В тифозных теплушках замёрзших эшелонов был оставлен лучший генофонд и гордость страны. О трагедиях людей, нашедших последний свой покой под этими крестами, химическим карандашом было написано где-нибудь в починке за Ачинском: "Тут похоронен всадник 1-го взвода Воткинского конного дивизиона Игнатий Лабышев" или в Каменке Балаганского уезда: "Под сим крестом погребёно тело Ефима Кудрина, унтер-офицера команды связи Воткинской дивизии, умершего от тифа". На погосте Иннокентьевской церкви Иркутска покоится отправленный в тыл и умерший от ран в ноябре 19-го: "младший писарь Управления дивизионного интендантства 15-й Воткинской стрелковой дивизии Георгий Николаев Глазырин 20 лет". Сколько их, уроженцев несуществующей Державы, было рассеяно на обильно политых кровью полях России известно только Всевышнему. И где-нибудь в бывшей Вятской губернии какая-нибудь мать-старуха с морщинистым припечённым загаром лицом и выбившимися из-под повойника седыми волосами будет класть поклоны перед образами деревенской избы "о здравии раба Божия" и добавлять с суровой покорностью всесильной судьбе: "а ежели положил живот свой на бранном поле, то упокой душеньки его". И будет ждать, покорившись судьбе, дни, месяцы, годы, медлительной суетой поддерживая в себе слабую искру едва теплящейся надежды. Читинская газета "Восточная окраина" 23-го марта 1920 г. на первой странице объявляла: "Формируются дивизии по территориториальному признаку - пример, Воткинская дивизия". Оставляя семёновскую Читу и суровые сопки Забайкалья, своим трёхнедельным Хабаровским броском, они доказали всему миру, что не вся Россия и не добровольно ложилась под сапоги коммунистов. И в заснеженных сопках Волочаевки, черневших от трупов, и в беспримерным Якутском десанте у них ещё теплилась надежда на освобождение страны. "Я глубоко верю, что к будущей осени, безусловно, не будет коммунистической власти в Сибири!". Так заканчивал письмо жене из Нелькана, датированное 10-го сентября 22-го года, генерал-лейтенант Пепеляев. Но последние, казалось, неприступные для врага форты Спасска полностью обрушили их надежды. Под развёрнутыми знамёнами императорских полков уходили последние наследники славы русского оружия, так и не сменив свои погоны на пентограммы в петлицах 3-го Интернационала. За горизонт истории, подальше от "светлого будущего", туда, где не спрашивали, какого они сословия и кто их родители. С крестами Георгия и знаками отличия, полученными за жестокие бои с ленинскими бандами, а отнюдь не за "карательные акции над мирным населением", уходили последние белые рыцари - венценосцы Сибири, так и не сменив своей русскости на интернациональную похлёбку. Эвакуация Дальнего Востока белыми частями происходила в двух направлениях - сушей, на китайскую границу, и морем. 25-го октября в своё пожизненное эмигрантское плавание ушла Сибирская флотилия, взяв на борт тридцати судов около девяти тысяч вооружённых и беженцев, в т.ч. и кадет Сибирского и Хабаровского корпусов. "Я стоял на палубе парохода, - вспоминал участник - и смотрел на последние, прощальные огоньки Русской Земли, которые светили всё тусклее и тусклее и, наконец, пропали совершенно. Сердце сжимала неизяъяснимая тоска, глаза заволакивали слёзы. Я понимал, я чувствовал, что вот сейчас, теперь, в последний раз вижу мою Россию, мою страну, где я вырос, за счастье и честь которой с винтовкой в руках я боролся. Я стоял и думал: всё ли я сделал, что мог, для России, нет ли греха на моей совести перед Родиной и народом русским?". Поволжская группа генерала Молчанова с корпусом генерала Бородина выходила в Маньчжурию около г. Хунчун. Всего здесь перешло границу более семи тысяч военных и гражданских. Прикамский стрелковый полк (быв. Ижевско-Воткинская бригада) покидал страну через Ново-Киевск. С захватом РККА ст. Галенки было отсечено всё белое Поморье и бои приобрели только оборонительный характер. 14-го октября раненый осколком в ногу полковник Ефимов передал командование полком полковнику Ваху. Воткинский конный дивизион прикрывал отход частей из Никольск-Уссурийска по дороге через Красный Яр на сёла Нежино и Барабаш. 2-го ноября при остановке в Красном Яре воткинцам вновь пришлось столкнуться с упоённой военным счастьем красной конницей Уборевича. В этом аръергардном бою был убит всадник учебной команды, старший унтер-офицер Константин Рогов, смерть которого была последней жертвой воткинцев в четырёхлетней борьбе за Национальную Россию. До конца тридцатых годов, переплывая бурную Аргунь и переходя по льду Уссури, казачьими сотнями, мелкими отрядами и в одиночку уходили они за кордон. На взмыленных лошадях, в окрававленных шпорах, врываясь в пограничные заставы, где жёсткими ударами отточенных клинков без промаха кроили черепа в краснозвёздных шлёмах. Не за власть и не за территории ликвидировали они Совдепы в Даурии и на Востоке, взрывали рельсы Транссиба. У них были свои счёты с Советской властью, по вине которой они потеряли всё. Зная, что за плечами у них всегда стояла и стоит Великая Россия, уже никто не смог напугать белоэмигранта - ровсовца, пришедшего с берегов Волги и Камы, раскачивающим тараном пробившего ледяной поход на Азиатский континент. Их боялись в Советской России всегда те, кто их победил. Пытая в чекистских подвалах, им стреляли в затылок, не дожидаясь приговора. Но больше всего боялись их идей, их мыслей, их суровой правды о том, кто и как разрушал страну. Новониколаевская газета "Дело революции" 17-го июля 1920 г. в заметке "Смерть негодяям!" привела список расстрелянных, согласно постановлению Губ.ЧК в Ачинске. В списке высших офицеров значится и "полковник Юрьев за то, что расстреливал арестованных сторонников Советской власти, содержащихся в баржах на Каме, при отступлении белых банд из Воткинска". Громкими делами 30 - 40-х годов: "Харбинцы", "Закардонники", "Белая моль" и т. п., НКВД Удмуртии опозорилась страшными преступлениями, покрыв себя красным несмываемым пятном. Трудно сейчас сказать, на сколько тысяч новых узников тогда пополнился ненасытный ГУЛаг, ещё труднее сказать, сколько их выжило. Их боялись и высмеивали как "однорогих чертей", но боялись сами и пугали ими детей. Сочиняли сказки в учебниках "История СССР" и показывали фильмы о "неуловимых". Боялись даже мёртвых, с демоническим куражом публикуя некрологи. Воткинская газета со странным названием "Ленинский путь" с радостью сообщила 12-го сентября 1972 г., что: "На чужбине, в городе С - Франциско скончался воткинец, о котором и думать забыли!" В эмигрантской газете бывший белогвардейский генерал Молчанов, ("Объединение ижевцев и воткинцев"), преклоняясь перед волей Божьей, с глубоким прискорбием сообщил о внезапной кончине бывшего председателя Объединения полковника Ефимова. "Наши дела и помыслы принадлежат настоящему и будущему, наступлению которого не в состоянии были препятствовать ни полковник Ефимов, ни генерал Молчанов, ни те, кто противопоставил себя к движению народов к социализму!". Не сумев одолеть их в открытом бою и прикрывая преступный режим белыми декорациями, их трупы стали перетаскивать из-за границы "на свою исконную Родину".

Выброшенные волной советского безвременья, сквозь годы и дали, среди чужих, а порой и враждебных людей эти люди, сохранят русское Национальное достоинство. Познав горькую участь беженства, они давно упокоились в песках Калифорнии и под небом Австралии, давно простив обывательский тыл. При входе на Сербское кладбище в С-Франциско, рядом с крестом "Голгофы России 1917-1977", стоит памятник в честь учреждения высшего военного ордена: "Вечная память Георгиевским кавалерам Императорской России 1769-1969". Строго держат равнение надгробные плиты многих ижевских и воткинских эмигрантов: поручика Наумова, медсестры Курочкиной, корнета Пикулева - перед плитами семейных могил их командирам: генерал-лейтенанту Молчанову, полковнику Ефимову. Даже после смерти они легли так, как когда-то стояли в последнем строю, а их воинские чины навечно приросли к их фамилиям. Суровые погребальные деревья стоят в замкнутом молчании, свесив свои кроны над могилой полковника Фон Ваха. Только пальцами прощупывается размытое временем и природой место его рождения - Петергоф. Лишённая художественной красоты, но не лишённая вкуса и шаблона, замерла стелла "Русским кадетам" с выступившими из мрамора погонами, списками умерших и словами: "Упокой господи души раб твоих - убиённых и усопших кадет российских, российских корпусов". Строгий, поставленный недавно казаками в память всех казаков, в т.ч. выданных в Лиенце, говорит: "От безбожной власти убиённых на поле брани, умерших в заточении, в изгнании, насильственно вывезенных, выданных и страдальчески скончавшихся". Убранная могила генерала Бологова - организатора эвакуации людей на Филиппины и в страны свободные от коммунизма, стоит как зримое напоминание о человеке, спасшем много тысяч эмигрантов от неминуемой расправы. Сомкнув навечно свои ряды они как будто говорят нам, живым: смотрите, мы Русская Армия, но в изгнании. Нам не надо вашей реабилитации, мы ни в чём не виноваты перед вековой Россией. Сохранив свою и честь страны, мы отдали всё, что могли. И нет нашей вины, что кровью смывая яд и отраву вашего учения марксизма-ленинизма, мы отодвигали ваш "коммунистический рай" с голодомором, дошедшим до трупоедства, ужасами концлагерей, колхозами и безбожными пятилетками. Мы не шли туда, где хлебно и не грабили - награбленное.

Хочется по-сыновьи поклониться тем, кто достойно вёл себя вдали от Родины. Кто, оставаясь бесправным русским эмигрантом, с честью нёс это имя среди всех политических и военных превратностей на чужбине. Кто без всякой поддержки не сломался перед трудностями, пройдя полную опасностей и превратностей жизнь. Кто был и остался частичкой нашей белой истории ХХ столетия, а не греческой мифологии. Той истории, которая свободна от преследуемых наслоений и советского грима, искажающих действительный образ защитников Отечества. И, наверное, пророческими окажутся слова генерала Молчанова: "В моём понимании истина остаётся истиной - кто был в Хабаровском походе, тот боролся до конца".